"Наш дед — не преступник": как тюменцы сохраняют память о репрессированных предках

Далее в сюжете: С традициями сибирских семей знакомят тюменцев в ретродоме в Казарово

30 октября в России — День памяти жертв политических репрессий. В разных городах проходят траурные акции, посвященные памяти людей, погибших и пострадавших в ходе политических репрессий. В Тюмени несут цветы к памятным знакам, один из которых расположен по ул. Семакова, 18 — во дворе бывшего здания НКВД, где в 1937–1938 годах проводились массовые расстрелы.

В рамках спецпроекта "Найди своих предков" мы побеседовали с тюменцами о том, как в их семьях сохраняется память о репрессированных родственниках.

Петр Михайлович Чухланцев, 1899 г.р.

Десятник погрузочных работ Пычасского лесопункта

Арестован 20 ноября 1937 года

Погиб в Каргопольлаге в 1940 году

Рассказывает внучка Елена Чухланцева:

Когда я впервые узнала, что дед был репрессирован? Еще с детства, когда была школьницей, в семье бывало кое-что да скажут. Говорили, что он был осужден, тогда не употребляли слова "репрессирован". Мой отец считался сыном врага народа, его не впустили в комсомол. Сам он мало что знал, но одну историю мне рассказывала моя младшая тетушка Тамара.

Это было 20 ноября 1937 года. Тамара, она училась в первом классе, пришла из школы и увидела, что в доме полный бардак: подушки порваны, везде пух, книги разбросаны. Ее мама Татьяна Павловна держит моего девятимесячного папу на руках, а рядом стоят мой дедушка Петр Михайлович и какие-то люди. Тетушка спросила: "Что такое? Что случилось?", бабушка ей сказала: "Тихо, молчи". Петра Михайловича увели, больше семья его не видела.

Петр Михайлович Чухланцев родился в 1899 году в деревне Макшаки Сарапульского уезда Вятской губернии. На момент ареста в 1937 году работал десятником погрузочных работ Пычасского лесопункта — большого железнодорожного узла в Удмуртии. Там рудостойки —подпорки для потолков в рудниках и шахтах — перемещали с места производства на железнодорожные платформы.

Однажды случился сильный ливень, дождь шел без остановки три дня. Работать было нельзя — во время дождя нельзя загружать и разгружать железнодорожные платформы, слишком скользко. И вот рабочие сидели, срывался план, ну а железная дорога — это стратегический объект. На дедушку написал донос другой десятник. Оба метили на место бригадира в достраивающемся лесопункте. Второй в итоге получил эту должность.

Забирать дедушку пришли сразу, без ордера, ордер был написан задним числом. Петра Михайловича передали НКВД, там его сильно избивали, говорили, признавайся, что ты агент американской или английской разведки. Дедушка говорил, что ничего подписывать не будет. Его репрессировали по политическим мотивам — за саботаж. 29 ноября 1937 года был вынесен приговор — десять лет лагерей под Архангельском, в Каргопольлаге.

Бабушка писала в прокуратуру. Все же верили, что он неправильно осужден, верили, что если пересмотреть дело, то всё выяснится и человека отпустят. Но этого не произошло.

Что творилось с Петром Михайловичем в лагере, мы знаем со слов товарища Машковцева, который отбывал там срок. Освободившись после десяти лет отсидки, Машковцев решил всё рассказать бабушке, об избиении в НКВД мы тоже знаем от него.

В Каргопольлаге были бараки для мужчин, для женщин и женщин с младенцами. Подростки с 12–14 лет сами должны были работать вместе со взрослыми. Каждый вечер там звучала стрельба, это расстреливали очередных врагов народа. Осужденные сами себе копали ямы. Расстрелянных сбрасывали туда, без имен. Это были не могилы, а свалки трупов.

В Каргопольлаге дедушка создал бригаду и тоже был десятником. У него в бригаде сбежали двое работников. И он об этом начальству не доложил. Петра Михайловича очень сильно избивали, а потом бросили в карцер "стакан". Были ночные заморозки, через три дня он умер от воспаления легких. В документах написано, что он скончался 23-го числа 1940 года, разобрать, в каком месяце, по этой бумажке, у меня до сих пор не получилось.

Я изучала дело Петра Михайловича в архиве управления ФСБ России по Удмуртской Республике. Получить копии документов из дела приговоренного можно. Всё это регулируется федеральным законом № 25 "Об архивном деле в РФ". Если вам отказывают в доступе к делу, ссылайтесь на закон.

В начале 1990-х годов пошла волна реабилитации репрессированных, в 1995 году нашей семье выдали справку о реабилитации Петра Михайловича. Я помню, как мой папа сидел на кухне с этой справкой и плакал. Он очень жесткий, сильный человек по жизни. Я в первый раз видела, как он плачет.

Когда я записывала историю своего дедушки, момент, как его избивали, я не могла писать: напишу две буквы — и просто падаю на диван и рыдаю. Прорыдаюсь — и снова сажусь печатать. Когда пишешь о человеке, настолько проникаешься его судьбой. Сейчас я собираюсь поехать в музей Каргопольлага. Думаю, что меня там что-то не очень радостное будет ждать, но всё-таки это будет история моей семьи.

Дмитрий Михайлович Данкин, 1900 г.р.

Главный бухгалтер артели "Пищевкуспром"

Арестован 20 апреля 1938 года

Погиб в Севураллаге в 1942 году

Рассказывает внучка Татьяна Данкина:

В семье не было тайной, что моего деда репрессировали, я это знала с детства. Единственное, не было известно, почему его репрессировали. Он на момент ареста работал главным бухгалтером в артели "Пищевкуспром" в городе Белёв Тульской области. Была легенда, что Дмитрий Михайлович во время уборки какой-то предмет поставил на портрет Сталина, потому подвергся репрессиям.

Четыре года назад мы с сестрой разбирали вещи в квартире нашей матери после ее смерти и нашли там большую амбарную книгу. В ней — воспоминания нашего отца Ивана Дмитриевича (он умер в 2011 году) от детства и до переезда в Тюмень.

Из воспоминаний Ивана Данкина:

"В 1938 году 20 апреля в семье наступила трагическая история — арестовали отца, взяли прямо на работе. Я учился в 6 классе, пришел из школы, мать и бабушка в состоянии шока, слезы, истерия, особенно у матери. Хорошо, что бабушка имела крепкие нервы, рассудок, в основном она и поддерживала мать. У нас детей тоже, естественно, всё рухнуло, смотря на родителей. Это в разрезе творящихся по всей стране репрессий. Трудно описать всю эту трагедию, тем более мы, дети, не всё понимали, многое и не знали [...]. Юридически обвинение было предъявлено по статье, печально знаменитой, 58 п.10 (антисоветская агитация), осужден к 6 годам лишения свободы и 3 лет поражения в правах.

Фактически дело было так: работавшие в артели зав. складами и производством, два члена партии Жеков и Тиганов воровали всё, отец это дело раскрывал, предъявлял претензии (уж не знаю как), но они ему грозили, смотри, мол, хуже будет. И организовали лютый донос, по нему и арестовали.

Нас детей иногда водили, если можно так сказать, на встречу с отцом. [...] на берегу речушки Белёвки стояла тюрьма. Люди приходили на "свидание" к заключенным, сидели на камнях соборных и ждали, когда в камере кого-либо поднимали и поддерживали, он смотрел через решетки в окно, а родственники с улицы на него".

В воспоминаниях записано, что семья получала из тюрьмы записки от деда, написанные красивым каллиграфическим почерком, очень грамотные с юридической точки зрения. Дмитрий Михайлович, видимо, сам пытался себя защищать. Понятно, ничего не получилось.

У моей двоюродной сестры из Тульской области обнаружились документы: обвинительное заключение, свидетельство о смерти, бумаги от 1957 года, связанные с реабилитацией Дмитрия Михайловича. Их я выставила на сайт "Открытый список" (прим. — там публикуется информацию о людях, репрессированных государством по политическим мотивам с 1917-го по 1991 год).

В обвинительном заключении про моего деда написано: "Будучи враждебно настроен к Советской власти и коммунистам, дискредитировал стахановское движение и стахановцев". Голословное обвинение, я считаю.

Что интересно — Дмитрий Михайлович был арестован в 1938 году, а обвинительное заключение — от 1942 года. В свидетельстве о смерти указано, что он умер в 1942 году в Туле. Но другой работник "Пищевкуспрома" Коробков, который отбывал с дедом срок в Северо-Уральском исправительно-трудовом лагере в Свердловской области, рассказал, что Дмитрий Михайлович погиб именно в лагере. Младший брат отца встречался с этим Коробковым, который вернулся из лагеря, но что он моему дяде рассказал, мы не знаем.

Это печальная история, но это наша история. Считаю, мне важно сохранить ее для детей и внуков, чтобы показать, что с нашим дедом поступили несправедливо. Важно, чтобы они знали, что Дмитрий Михайлович был реабилитирован, и понимали: наш дед — не преступник и ничего плохого не сделал.

Денис Егорович Меркульев, 1886 г.р.

Конюх школы № 22 в Тюмени

Арестован 14 февраля 1938 года

Расстрелян 22 марта 1938 года

Рассказывает правнучка Елена Ушакова:

До 1929 года мой прадед Денис Егорович и прабабушка Елизавета Ивановна Меркульевы проживали в деревне Кукушки Исетского района. Было четверо детей — Зот, Федор — это мой дед, Зинаида и Лана. У семьи было крепкое крестьянское хозяйство. Они владели собственной мельницей, у них был скот, также имелись плуги, бороны, телеги и прочая утварь для сельского хозяйства. Считались середняками.

В 1929 году Дениса Егоровича арестовали за саботаж по хлебосдаче, раскулачили, оставив семье минимум имущества. Елизавета Ивановна вместе с детьми уехала из деревни Кукушки в Тюмень, куда увезли ее мужа. В 1930 году Денис Егорович Меркульев был сослан на каторгу на пять лет.

После каторги Денис Меркульев вернулся в Тюмень где проживал вместе с Елизаветой Ивановной и старшим сыном. Денис Егорович работал конюхом в школе № 22, Елизавета Ивановна занималась домашним хозяйством.

В 1938 году Меркульева вновь арестовали — как бывшего кулака, враждебно настроенного к советской власти, по подозрению в том, что он якобы состоит в повстанческой организации в Тюмени. Денис Егорович был осужден тройкой Омского УНКВД и расстрелян 22 марта 1938 года.

На всю семью Елизаветы Ивановны распространилось клеймо враги народа. Они имели трудности в трудоустройстве и терпели другие лишения. В 1941 году началась война, всей семье детям и внукам было трудно выживать в это тяжелое время, да еще и с таким наследием.

1 декабря 1956 года Денис Егорович Меркульев был реабилитирован — из-за отсутствия состава преступления.

Влада Нерадовская