Как сахалинский рыбачок стал артистом "Ангажемента"

Закулисье: Интервью с Игорем Кудрявцевым. Фото ИА "Тюменская линия"

Далее в сюжете Как создается аромат, тюменцам расскажет "Парфюмер"

Тот самый морячок из "Носферату", уже десять лет твердо стоящий на сцене тюменского "Ангажемента", заслуженный артист России Игорь Кудрявцев всегда мечтал стать опытным актером и преподать уроки мастерства молодежи. В этом Игорь Кудрявцев признался корреспонденту агентства "Тюменская линия" в личной беседе. 

- Как вы пришли в актерство?

- Я родился на Сахалине, в рыбном краю. И поскольку я был рыбак, то плохо учился, много прогуливал: на море, на речке. Отец даже писал заявления, чтоб я с ним на рыбалку поехал.

В девятом классе я уже был шалтай-болтай – ничего не понимал. По гуманитарным наукам у меня все было хорошо, а вот геометрия, алгебра… На госэкзамене я все списал. А куда идти, где нет математики на вступительных экзаменах? Ага, театральный…

Конечно, во мне что-то сидело. У меня два отца – один родной, один не родной. Родной отец – Кудрявцев – у него актерские данные были, мать рассказывала. Может это меня и подтолкнуло в профессию. Поступил я легко.

Двойки – это второе. Все равно стремление к лицедейству значит было в детстве. Я дурачился, юморил. Попытался в кружке: понял, что не боюсь зрителя. Взял да поехал в Иркутск [в Иркутское театральное училище]. Туда приезжал режиссер из Озерска, смотрел актеров, какие ему нужны для театра. И пригласил.

"Ангажемент" - мой второй театр. Первый был в Озерске Челябинской области, там я отработал двадцать пять лет. А потом я переехал в Тюмень.

Бывают актеры, которые ездят по театрам и ищут своего режиссера. Я не искал. Я как попал в театр, думал, там же и останусь. Но жизнь складывается по-другому. Поэтому на старости лет, в сорок семь, уходить из театра, в котором отработал с первого дня – это тяжело было. Я вообще домосед, прикипаю к одному месту и меня очень трудно сдвинуть. А когда новый коллектив – войдешь ты в него или нет, примут или не примут - это такой жизненный опасный цикл.

Мы на год возвращались обратно в Озерск. Но я второй раз в реку не вошел, театр изменился. Я был в шоке: те люди, с которыми съел пуд соли, столько всего прошел, вдруг стали относиться по-другому. Актеры - психологи: кто долго работает в театре, чувствуют моментально, когда меняется отношение друга к тебе. И я решил, что так не смогу.

- А вам важен коллектив?

- Именно это. Я должен приходить и радоваться, спокойно смотреть в глаза партнеру. Мы в горе-то всегда рядом находимся. А в радости тем более. И если человек прекрасно сделал новую роль, этому надо радоваться, а не ходить и "ууууу" (изображает злорадство) по углам и курилкам. Если даже меня человек обидит, я всегда стараюсь с ним помириться. Потому что мне с ним выходить на сцену. И я не могу, меня всего выворачивает изнутри, если я знаю, что человек против меня говорит плохое, а в глаза улыбается. Но наша профессия такая, идешь на компромисс. Актер – это вообще компромиссная профессия. Как сказал Шакуров: "Что такое театр? Это самоуничтожение". Верно.

- Сложно было в "Ангажементе"?

- Нет. Приняли легко. Я даже помолодел здесь. Театр молодежный, много молодых актеров и я должен им соответствовать. Сразу попал в кучу сказок. Было несложно войти в коллектив. У меня не было особых амбиций.

Вообще, когда приходишь в театр, в любой другой, надо сначала познакомиться с техникой, быть с ней в хороших отношениях. Актеры – это потом. А вот на вахте поздороваться, с монтировщиком – за руку, с уборщицей. Их же первыми встречаешь. И если я пройду такой, Актер Актерыч, и не поздороваюсь – все!

- То есть театр начинается с вешалки?

- Ну да. Иначе скажут: "О, какой мальчик к нам пришел!".

- Какая роль больше всего запомнилась за все время работы? Есть любимая?

- Они все любимые как дети, потому что их рожаешь в муках. А если не получается, ты не спишь ночами, не находишь себе места. Есть роли, которые махом получаются. А как – не скажет вам никто.

Когда просят рассказать о моей актерской кухне, я говорю: "Моя кухня прямо и налево в доме". Про актерскую кухню рассказывать нельзя.

Почему я не люблю, когда в театре, заходишь в зал и открыт занавес. Ну да, к каким-то спектаклям я согласен надо: такая декорация, что их не закроешь. Но по большому счету занавес должен быть всегда закрыт.

Когда человек приходит на спектакль, первое, что он видит, это открывающийся занавес и декорацию. И он очень долго ее рассматривает, даже когда выходит актер. Это тайна. Она должна оставаться. Мы сейчас знаем про все: как актер играет в кино, как он работает над ролью.  Как сказал Михаил Чехов: "Надо ждать, но ждать не пассивно, когда оно придет к тебе".

Когда спектакль уже идет, ты каждый раз испытываешь дискомфорт, пытаешься найти что-то такое, чтобы стало в ней комфортно. Если этого не случается – это мука для актера. Каждый раз ты выходишь и преодолеваешь несовместимость с маской.

У меня все роли любимы. Что значит любимые? У меня нет такого, чтоб я захлебывался, что сыграл персонажа или человека… Может потому-то я уже постарел.

- Вы же не старый!

- Почему, мне 57 лет. Для тебя это не старость, для меня старость, я внутри чувствую старость, дряхление.

- Я не знаю ни одного старого человека, который бы сказал, что он старый.

- А я когда пришел в театр, я хотел быть стариком. Потому что старики, народные артисты, заслуженные, садились в курилку, закуривали, подшучивали над молодыми и друг друга разыгрывали. Я думал: "Вот же жизнь, ну когда же я стану таким старым!".

- В молодежном театре можете этим насладиться?

- А не понимают. Молодежь не понимает, что такое старики. Они пытаются отстраниться. Мы тоже думали, что никогда такими не станем. Поэтому еще случается, у старого актера начинает трястись рука на сцене, он забывает текст, а ты молодой весь такой…

Многие актеры, которые сейчас приходят в театр, не знают, что такое чувство партнера. Что твоему партнеру плохо, он что-то забыл, ты его закрой, пусть он уйдет за сцену. Или у него не получается, допустим, он поругался с женой. Надо как-то его успокоить – через юмор, через актерскую шутку, которая так многое иногда значит, и человек так сразу оттаивает, что мама не горюй. И сразу легко становится, и все начинает получаться, и репетиция идет легко. Всего лишь шуточка в десятку! Это большая тема – актерская шутка для партнера.

И вообще, партнера чувствовать надо, работать с ним, по глазам его видеть. И идет сцепка сразу, удовольствие начинаешь получать. Недавно прочел фразу, которая очень понравилась: "Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь". Поняла? Много знаешь – плохо спишь!

- Это же вечно молодая профессия? На сцене вашего возраста не видно.

- Вот как я не смотрюсь в зеркало, мне кажется, мне лет сорок, тридцать пять. А мне пятьдесят семь. Потому что мы играем чужую жизнь и всегда разные. И такое ощущение, что за столько лет работы в мозгу у тебя вырабатывается, что ты вечно молодой. А тело – это уже другое. Тебе надо играть любые роли – прыгать, скакать, двигаться.

Сейчас у меня осталось немного ролей в "Ангажементе", штук пять-шесть. А по репертуарному листу (он есть у каждого актера) за всю свою жизнь у меня уже за сто пятьдесят ролей. У некоторых по двести. Потому что не всегда роли дают. Можно просидеть, как я, десять лет без ролей.

- Какая неблагодарная у вас профессия…

- Она трудная. Ее многие проклинают. Я проклинаю. Но она не отпускает. Я был дворником, почтальоном, рыбаком, металл разбирал в перестройку… Хотя можно было получить другую профессию. Но театр забирает тебя полностью – ты целыми сутками здесь. Я не знаю, как вырос мой ребенок. Мы ездили на гастроли. Ему год был, когда мы поехали на Украину на гастроли. Когда мы приехали, меня поразило: он увидел линолеум в квадратиках и стал его целовать – соскучился по дому. И если такой шпек понимал это, то взрослый тем более.

Чем старше становишься, тем сложнее играть. Знаешь почему? Ты получаешь роль – это как чистый лист. Хотя ты вроде это уже играл. Одних попов - десять штук, социальных героев – двадцать штук – это все ты играл. А надо сделать так, чтобы тебя не узнали, что в этой роли ты другой. Начинается повторение же: вот сыграл актер Бабу Ягу – потом ему снова ее дают… Или пьяниц, или королей, или принцессу одну за одной…

- А это уже другой пьяница или король, не тот, что был в прошлом спектакле?

- Правильно! Не каждый актер понимает, что это уже другой король или другой пьяница. Моя жена Ксения в "Бальзаминове" играет маму, в "Семь блюд из одной курицы" играет маму. Сейчас опять роль мамы получила в "Не все коту Масленица". Конечно, хочется пробовать разное. Но амплуа все равно существует.

- А у вас какое амплуа?

- По идее я комик. Меня очень много используют в комедийных ролях. На нижнегородском сайте фестиваля капустников "Веселая коза" есть такой коллектив "Квинтет". Три человека – я, Володя и Сережа – мы объездили всю страну, были свадебными генералами. Брали песню, добавляли юмор, актерски их пели. У нас куча наград. Я был игровым. А потом меня много использовали в комедийных ролях и думали, что драму я играть не могу. Нет, я все могу.

Сейчас хочется сыграть что-нибудь пронзительное, причем из старых – не из современных. Сейчас пытаются учить так, чтобы актеры умели все. А раньше было по амплуа. Педагоги нас учили, что школа переживания – это вера в предлагаемые обстоятельства.

Есть же две актерские школы – школа переживания и школа представления. Школа переживания – это ты каждый раз переживаешь заново, сколько ты играешь спектакль. А представления: ты один раз пережил, если у тебя техника прекрасная, ты можешь на этой технике, не затрачиваясь, делать гениально так же. Не все этим владеют.

- Вы до сих пор работаете так, каждый раз переживая?

- Да. По-другому не могу.

- Но это же тяжело?

- Так поэтому актеры и уходят быстро, сжигаются. Вот и моя звездочка закатывается. Я понимаю, что уже не могу то, что мог сделать хотя бы пять лет назад. И когда ты понимаешь, что это надо для роли, а ты просто физически этого не можешь, ты начинаешь хитрить и себя беречь. Чего нельзя делать.

Здоровье! Вторая молодость приходит к тому, кто первую сберег. А мы не берегли ее. Первая молодость, когда тебе 20-25 лет: мы работали больные, ночами не спали, куролесили, думали, что будем вечно молодыми. А оказалось, нет.

В моем понимании со сцены надо уходить вовремя. То есть ты можешь не уходить, но играть то, что тебе по возрасту положено. Стариков ведь тоже много разных: один живчик, другой ворчливый, третий добрый… А когда видишь, как человеку трудно танцевать, а он танцует, потому что не может без сцены, по-моему, если чувствуешь, тебе не интересно, все что мог, сказал, те роли, которые сыграны, ты уже не сделаешь, чтобы зритель смотрел открыв рот, тогда надо уходить. Или менять профессию. А какую профессию менять, если мы только вот этим и занимались.

Еще одно: перед тем, как идти в театр, надо иметь любую другую профессию, знать ее навыки.

- У вас есть такая?

- Нет. Вместо того, чтобы получить профессию, я после школы пошел в актеры. Я хотел стать моряком, шофером. Но театр захватывает целиком, не дает тебе спуску. Актер работает 26 часов в сутки, а все думают: "Чего там "блаблабла", посмеялся, похохотал и ушел". Если это нормальный актер, способный, думающий, мудрый, тогда надо все время развиваться и учиться. Тогда тебе будет проще.

- А что было в "Тоболе"? Как вы попали в кино?

- Я играл там старого служивого Анисима. Приехала в театр кастинг-директор. Я не пошел на кастинг, а она все равно выцепила потом. Говорит: "Вы с вашей фактурой должны сняться". Я никогда не снимался и думал, мне это не нужно. Я не знал, как это и что это, - как девственник какой-то. Согласился и не жалею. Хотя кино – дело молодых.

Две разные профессии – актер театра и актер кино. Ты иначе работаешь: ты должен войти в кадр, знать, где он находится, и выйти из него – чего я сослепу и не знал, где камера стоит. И ты должен в эти пять-десять секунд сделать так, чтобы было не только не фальшиво, но и выполнить задачи режиссера, которые он тебе поставил. Там есть дубли. Не получилось – пересняли. И ты об этом забыл. А в театре, извините, каждый день с утра и до вечера постоянная работа тела. В кино играешь не театром переживания. Им это сейчас не надо, по-моему. Быстро снимают. Даже если ты не тянешь, тебя вырежут и смонтируют так, что ты будешь смотреться нормально. Но ты же не играешь там сердцем. Старые актеры играют! Они по-другому не могут. Все равно прессуют. У театрального актера вырабатывается другой тип игры, чуть-чуть плюсом. А в кино укрупнять акценты нельзя. Там как в жизни надо.

В театре тоже можно играть как в жизни. Но кому ты нужен, если ты будешь ходить по сцене и бурчать себе под нос. Или начнешь плакать, рыдать и не сможешь слова сказать – кому ты нужен? Иди вон в кино плачь. Это две разные профессии. Поэтому они отличаются так, даже финансово.

- У кого больше?

- У них, конечно. У нас оклад: двадцать тысяч своих получаешь и все, и будь доволен. А там за съемочный день. Если ты медийный актер, сколько запросишь, столько тебе и дадут.

Я встретил столько хороших, замечательных: другой мир общения в большом кино. И все помогают друг другу, и так смотришь и думаешь: "Нет плохих людей на Земле".

Что меня поразило, съемочная группа все делает для актера – с улыбкой, спокойно, никаких нервов. Огромное количество человек – триста человек в массовке. И как это все выдерживать?! Там все профессионалы. Смотрел, как они работают и получил огромнейших опыт. Больше сниматься не буду, но я много чего узнал, что можно к нам… Колоссальный опыт.

Ирина Ромашкина