Кто защитит ребенка от насилия?

Если дети страдают от жестокости и насилия, то в большинстве случаев - со стороны близких людей. В силу закрытости этого явления мы достоверно не знаем об его масштабах. Куда обратиться ребенку в кризисной ситуации? Что делать, если от давления в социуме, семье, школе, страдает не ваш, а соседский малыш? Есть ли у нашего общества шанс стать более гуманным по отношению к собственным детям? Об этом рассказал председатель правления Фонда "Национальный фонд защиты детей от жестокого обращения" Александр Спивак.

– За последнее десятилетие российские взрослые стали более жестокими по отношению к собственным детям?

– Нет, просто о случаях жестокого обращения стали больше говорить в обществе. Но и адекватных данных о масштабе проблемы недостаточно из-за скрытого характера этого явления, ведь далеко не всегда оно выявляется.

Вообще под жестоким обращением у нас зачастую понимают только крайние формы физического насилия, избиения, совершаемые по вине взрослого человека. Профессионалы в это понятие вкладывают причинение ребенку существенного вреда, которое может фактически совершаться и без злого умысла, а по причине, например, неспособности понять потребности ребенка или из-за отсутствия навыков воспитания. И формы жестокого обращения разнообразны: к ним относятся не только физическое, но и эмоциональное насилие в отношении детей (которое не менее вредно, но не столь заметно), пренебрежение их базовыми нуждами. Как было установлено исследованием ООН, проводившемся в 21 стране, в том числе и в России, большинство актов жестокости совершают люди, являющиеся частью жизни детей: родители, одноклассники, учителя, друзья. Преступления со стороны посторонних лиц — это минимальная часть.

Но в целом отношение к ребенку в длинной исторической перспективе меняется в сторону гуманизации. Если мы вспомним Спарту, то там "неполноценных" детей вообще сбрасывали со скалы. Более 100 лет назад ребенка не воспринимали как самостоятельную личность. Сегодня во многих странах изменилась демографическая ситуация — детей рождается существенно меньше, возможности взрослых заботиться о них стали совсем другими.

– Ранее вы говорили о том, что в России нет четкого понимания, кто должен выявлять факты жестокого отношения к ребенку. Ситуация изменилась?

– В своей части за выявление отвечают многие государственные органы и организации, и единого ответственного нет. Органы опеки и попечительства ведут статистику тех случаев, в которых информация направлена в правоохранительные органы, усматривается возможный состав уголовного преступления. В прошлом году это около 1 тыс. 250 случаев. Конечно, это далеко не полная картина. Не во всех случаях возбуждаются уголовные дела, да и не всегда для этого есть основания. Масштаба явления на уровне статистики мы не знаем.

– Каким образом тогда выявляются случаи морального насилия над ребенком? И с этим вообще как-то борются?

– Методы есть, и многое делается. Другое дело, что нет системы, нет единого алгоритма. Все зависит от воли и понимания руководителей соответствующих органов и организаций на конкретной территории.

– Что же делать?

– Заметить признаки нанесения ребенку вреда на ранних стадиях через изменения в его поведении, эмоциональном состоянии могут только те, кто близко с ребенком общается: родители, учителя, воспитатели, иногда медики. Те, кто видит его постоянно или регулярно. Нужно организовать работу так, чтобы они об этих признаках сообщали и подключались компетентные специалисты, которые могли бы оценить ситуацию и проверить, есть ли факты или высокий уровень риска жестокого обращения.

– Что могут предпринять люди, заметив изменения в поведении ребенка? Или что делать, если соседи постоянно избивают ребенка? Куда звонить?

– В каждом регионе действовать в рамках тех алгоритмов, которые должны быть. Например, в городе Москве создали горячую линию экстренной социальной помощи - 051. На каждом подъезде каждого жилого дома повесили плакат "Узнал о жестоком обращении с ребенком, позвони". И эта схема работает. Команда специалистов выезжает на место, чтобы помочь ребенку и семье справиться с ситуацией. Это не значит изъять ребенка, такие меры возможны по закону и необходимы только в самых крайних случаях непосредственной угрозы жизни. Важно, чтобы после выявления началась профилактическая, помогающая работа. Так, в Тюмени в школах строится система служб психолого-педагогической поддержки семьи. Не восстановив, если это возможно, способность семьи воспитывать ребенка, не прибегая к жестокости и насилию, мы ничего не добьемся.

Но в каждом регионе, повторю, будет свой алгоритм, что предпринять, если вы обеспокоены состоянием чужого ребенка. По федеральному закону каждый гражданин о нарушении прав ребенка должен сообщить в орган опеки. Но органы опеки не всегда могут оперативно на это отреагировать, да и образ этих структур в глазах людей не всегда позитивный. Я считаю, что нужно выстраивать такую цепочку, в которой сигнал в любом случае дошел бы до конкретного квалифицированного специалиста, который мог бы организовать, скоординировать работу, оказать необходимую помощь. Но пока эта работа идет в ручном режиме, не всегда системно.

– А у ребенка есть право и, главное, возможность, обратиться за помощью? К кому? Куда?

– Ребенок вправе обратиться в орган опеки и попечительства, а с 14 лет и в суд. Но это редко случается. На такой случай есть единый номер детских телефонов доверия: 8-800-2000-122. Ребенок может получить по телефону анонимную и бесплатную психологическую помощь, а если он согласен раскрыть данные о себе, служба может помочь ему и адресно.

– А по этому телефону действительно помогают?

– Да, есть достаточно обращений детей в эти службы, связанных с кризисными ситуациями. И есть много возможностей донести до детей информацию о работе телефонов доверия.

– Родитель иногда сам не понимает, что он причиняет вред ребенку. Как взрослый может понять, что в отношении его ребенка совершается насилие?

– Это довольно просто. Ребенок всегда в таких ситуациях реагирует, начинает иначе себя проявлять. И именно это должно вызвать вопросы у родителя. Важно, чтобы каждый родитель научился себя останавливать и задавать себе вопрос: "Что сейчас чувствует мой ребенок?". Ставить себя на его место. Другого способа понять человека нет.

– Как вы оцениваете перспективы нашего общества по отношению к детям?

– Идет небыстрый и довольно сложный процесс осознания того, как взаимодействовать с детьми в новых социальных, экономических, информационных условиях. Уже заметно, что новое поколение совершенно иначе относится к детству, к своим детям. И те, кому сейчас 15-17 лет, могут стать совсем другими родителями. Пока сложно сказать, какими именно. Но у этого поколения есть шанс более сознательно, более целенаправленно сформировать образ родителя для себя и выстроить добрые и гуманные отношения со своими детьми.

Наталья Иванова